Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и
жжет траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
Неточные совпадения
Сзади Левина шел молодой Мишка. Миловидное, молодое лицо его, обвязанное по волосам
жгутом свежей
травы, всё работало от усилий; но как только взглядывали на него, он улыбался. Он, видимо, готов был умереть скорее, чем признаться, что ему трудно.
Настал полдень. Солнце
жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков. Все молчало, одни петухи задорно перекликались на деревне, возбуждая в каждом, кто их слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров лежали в тени небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой
травы.
Уж полдень давно ярко
жег дорожки парка. Все сидели в тени, под холстинными навесами: только няньки с детьми, группами, отважно ходили и сидели на
траве, под полуденными лучами.
Змеиный вид, жестокий; простор — краю нет;
травы, буйство; ковыль белый, пушистый, как серебряное море, волнуется, и по ветерку запах несет: овцой пахнет, а солнце обливает,
жжет, и степи, словно жизни тягостной, нигде конца не предвидится, и тут глубине тоски дна нет…
«Сестры», подрядчик и лесообъездчики расположились в тени навеса, где солнце не так
жгло; лошади были привязаны в лесу, и для них был устроен небольшой костер из гнилых пней и свежей
травы, дававший густую струю белого едкого дыма.
Трава эта потухла, но свет только усилился: я не вижу причины этого света, не знаю, что горит, но могу заключить, что тот же огонь, который сжег эту
траву,
жжет теперь дальний лес, или что-то такое, чего я не могу видеть.
И опять полился поток суровых обличений. И вдруг я опять почувствовал, как кругом жарко, душно и тоскливо… Солнце
жгло без пощады и отдыха; нечем было дышать, воздух был горячий и влажный, как в бане; ласточки низко носились над степью, задевая крыльями желтую
траву. Никитин уже исчез из виду. Вдали, на дороге, длинною полосою золотилась пыль, в пыли двигался обоз с углем. Волы ступали, устало помахивая светло-серыми головами, хохлы-погонщики, понурившись, шли рядом. Все изнемогало от жары…
Шагах в десяти текла темная холодная река; она ворчала, хлюпала об изрытый глинистый берег и быстро неслась куда-то в далекое море. У самого берега темнела большая баржа, которую перевозчики называют «карбасом». Далеко на том берегу, потухая и переливаясь, змейками ползали огни: это
жгли прошлогоднюю
траву. А за змейками опять потемки. Слышно, как небольшие льдины стучат о баржу. Сыро, холодно…